ГОЛОДОМОР: вбивство української радянської ПОЛІТИЧНОЇ нації

Сьогодні відзначається кругла дата Голодомору.

Сумно, що в Україні все більше говорять про круглі дати поразок, трагедій та нереалізованих можливостей (як Оранжева революція).

Але нічого не поробиш.

У мене є своя версія Голодомору – спробую її найближчим часом викласти.

Головний наслідок Голодомору такий, що Україна та українці не втратили шанс на глобальний та універсальний статус в контексті СРСР, подібний до статусу росіян (чи до статусу сербів та хорватів в Югославії). Вже Хрущов назвав Україну "второй среди равных", але тоді українці розумілися не як загальносоюзний феномен, а як населення виключно УРСР. І хоч в керівництві СРСР було після Сталіна чимало українців і вихідців з УРСР (прошу не плутати: Хрущов був не українцем, а південновеликорусом з Курської області, Брежнєв – так само), вони позиціонували себе не як українці, а як росіяни чи просто як "радянські люди" – і навіть нівелювали свою українську ідентичність чи походження.

В РСФСР проживало дуже багато етнічних українців, яких в 1920-х націоналізували саме як українців – їх зробили грамотними на українській мові і розказали, що вони – не "хохлачі" і не "рускіє", а "радянські українці". Ну а після 1932-1933 років тим, кому пощастило вижити, пояснили, що вони живуть саме в Росії.

Треба також додати, що геноцид і свідоме знищення були не лише проти українців, а й проти найбільш суб'єктних росіян – донських казаків, тамбовців, проти поволзьких росіян, російських казаків та українців (про німців – конкретно не знаю, але, мабуть, і проти них теж).

До речі, є відома статистика, що між переписами 1926 та 1937 роками кількість українців СРСР (саме українців СРСР, а не УРСР!) зменшилося на 15,3%. Підозрюю (точно не знаю, але роблю припущення; якщо хтось знає точно, прошу прояснити цей момент), що частина цих втрат могла бути за рахунок того, що етнічні українці РСФСР переписалися по "5 пункту" з українців на росіян. Принаймні, серед знайомих моїх батьків були такі люди, хто походив з Кубані, Далекого Сходу та навіть Киргизії, і хто пам'ятав про якісь факти "культурної українізації" ще в довоєнні часи.

Ну і хочу підкреслити, що то є хибна думка, поширена як в Росії, так і в Україні, що сучасна Росія є єдиним спадкоємцем СРСР! (Деякі мої російські знайомі політологи вважають, що визнання Голодомору геноцидом саме через це відкриває шлях до матеріальних претензій України до РФ.) У СРСР було 15 спадкоємців, а не одна Росія. Сучасна Україна з точки зору міжнародного публічного права також є спадкоємцем СРСР, а не лише УРСР. Це принциповий момент, який мало хто просікає. РФ є єдиним ПРОДОВЖУВАЧЕМ СРСР і одним з його 15-ти правонаступників. Борги та закордонне майно СРСР були розподілені між усіма республіками СРСР, і це вже справа України та совісті українських керівників-ідіотів, які підписали "нульовий варіант" – відмову од боргів СРСР в обмін на відмову од закордонного майна. Той факт, що РФ успадкувала місце СРСР в Радбезі ООН, – доводить факт того, що вона є ПРОДОВЖУВАЧЕМ, а не ЄДИНИМ ПРАВОНАСТУПНИКОМ.

Отже, в сьогоднішній чи то сумно-святковий (річниця революції), чи то скорботний (кругла дата Голодомору) день хочу ще раз виставити на цьому блозі свій виступ на круглому столі в Московському університеті з приводу Голодомору в грудні минулого року – і там є ще частина дискусії.

==================================================

ГОЛОДОМОР С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ СОЦИАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ

Выступление на круглом столе "Голод 1932-1933 гг.: "геноцид украинского народа" или общая трагедия народов СССР?" (МГУ, 10 декабря 2007 г.)

А.Н. Окара (к.ю.н., Центр восточноевропейских исследований):

Я не историк и не претендую на виртуозное владение методологией исторических наук. Я занимаюсь историей идей и проблемами социальной философии. Для меня интересен не тот или иной документ как таковой, сколько его интерпретация в современных общественно-политических дискурсивных практиках, а также то, каким образом задаваемый им смысл становится частью государственной идеологии, встраивается в символический ряд и информационное пространство. Наблюдая за ходом дискуссии вашего круглого стола, у меня возник большой вопрос. Я неплохо представляю современную украинскую историческую науку в ее разных проявлениях, в том числе знаю работы С.В. Кульчицкого. Очень многие украинские историки ангажированы, историческая наука Украины ангажирована политическими идеологемами, однако и российская историческая наука ангажирована не в меньшей, если не в большей степени. Как, например, сформулирован главный вопрос вашего семинара? "Голод 1932-1933 гг.: "геноцид украинского народа" или общая трагедия народов СССР?" На мой взгляд, это было сделано некорректно. По названию семинара сразу можно сделать вывод о позиции его организаторов. Первое словосочетание "геноцид украинского народа" заключено в кавычки, в то время как вторая часть "трагедия советского народа" в кавычки не заключено. Таким образом, вы исследуете те вопросы, ответы на которые знаете заранее. Таково мое мнение – мнение человека, который специально не занимается голодом 1932-1933 годов, но знаком с публикацией документов, и их интерпретациями, существующими в России и Украине.

В контексте современной украинской идеологической сферы тема Голодомора рассматривается по аналогии с еврейским Холокостом, однако в ходе недавнего визита Ющенко в Израиль ему дали понять, что Украина не может рассчитывать на приравнивание Голодомора к Холокосту. Вместе с тем, и в украинской исторической памяти, в современном украинском сознании Голодомор не становится идентификационным маркером – по примеру, скажем, того, как это стало с геноцидом армян. И это, наверно, хорошо, поскольку идентичность должна основываться на жизнеутверждающих факторах, а не на памяти о смерти.

Интересно оценить Голодомор и его современные интерпретации в украинском и российском исторических сообществах с точки зрения социальной философии.

1932-1933 годы – это время перелома глобального идеологического и мировоззренческого дискурса, на котором основывалась коммунистическая метафизика. Этот перелом достаточно четко проявился даже в архитектурной семантике – когда заканчивается конструктивизм и появляется "сталинский ампир". Это же проявляется и в литературе и искусстве: заканчивается авангард 1920-х, после первого съезда советских писателей (1934) единственным возможным и легальным стилем искусства становится социалистический реализм, в котором можно увидеть возвращение к эстетике русской классической литературы XIX века, а также к эстетике классицизма. Эсхатологизм в культуре, художественном мировоззрении и идеологии 1930-х годов уже отсутствует. Это в основе культуры 1920-х лежали идеи Троцкого, русского космизма Федорова, Богданова, идеи о преображении в теле и др. В сталинском имперском стиле эсхатологизму места нет. В 1920-е годы в украинской советской культуре также преобладали эсхатологические представления – вспомним хотя бы творчество Михайля Семенко, Павла Тычины и фильмы Дзиги Вертова.

Перелом советского дискурса и отход от эсхатологизма совпадает с откатом в политике украинизации. В 1920-е украинизация находилась в мейнстриме авангардного проекта. Но в начале 1930-х именно этого коммунистическая власть стала больше всего бояться.

Какой был главный итог украинизации, если его оценивать на уровне начала 1930-х?

В качестве итога можно назвать то, что фактически была создана или, по крайней мере, были сделаны предпосылки для возникновения новой политической нации – украинской советской. Ею в той или иной степени являлось все население УССР, а также компактные украинские общины за пределами УССР, в которых проводилась политика украинской национализации. Одной из целей политики украинизации, как ее понимали в Харькове, тогдашней столице УССР, был не только перевод делопроизводства на украинский язык, но и создание украинской советской политической нации. Идеологи великорусского национализма считают, что это было сделано с целью ослабления России. Частью украинской советской политической нации стали украинцы, живущие в Поволжье и Северном Кавказе, в Киргизии и в Казахской АССР. И основные жертвы голодомора за пределами УССР приходятся именно на те места, где жили украинизированные в 1920-х годах украинцы – это Поволжье, Северный Кавказ (Кубанский округ) и т.д. Отдельно пострадали те, кто, по разумению Кремля, представляет серьезную угрозу для политического режима – донские казаки и крестьяне Тамбовской губернии.

Я думаю, причину голодомора можно искать в различиях политической культуры российской и украинской. При всей близости украинского и великорусского народов, политическая культура серьезно различается по многим критериям. Первый критерий – источник власти и происхождение власти, которые в России ведут к сакрализации власти, в Украине – нет.

Еще критерий – отношение к социальному порядку. Очень важно, что в контексте украинской политической культуры социальный хаос не воспринимается как апокалипсис. В украинской политической культуре также развит инстинкт саморегуляции. Неслучайно ключевой фигурой украинской памяти о временах гражданской войны является Нестор Махно. В России политическая культура неоднородна. Есть культура альтернативная украинской, т.е. тяготеющая к централизации власти, есть маргинальная, о которой можно говорить на примере донских, уральских и прочих казаков. Но сущность мейнстрима российской политической культуры, как мне думается, хорошо поясняет концепция "Русской Системы" Фурсова и Пивоварова. Есть Власть как абсолютный и монопольный субъект, есть принципиально несубъектные общественные слои, которые она перемолола, и есть относительно субъектные "лишние люди" (дворянство в XIX веке, казачество, старообрядцы), которых власть недомолола. Голодомор 1932-1933 годов я склонен рассматривать как процесс "домалывания" Властью тех самых субъектных и способных на самостоятельное поведение слоев общества. Тем более в тогдашней властной верхушке собрались люди, у которых в силу разных, в том числе личностных причин, не было никаких особых сантиментов ни по поводу украинских крестьян, ни по поводу интеллигентов, ни по поводу донских казаков. Для них все эти были просто классовыми врагами.

Проф. М.В. Дмитриев:

А также сюда можно добавить всех сибирских и уральских крестьян, казаков, живущих на Амуре, свободного крестьянства русского Севера, Поморья? И в итоге не окажется ли, что в России район, тяготеющий к "московской сакральной монархии", можно разглядеть только в Ивановской, Владимирской, Курской и ещё нескольких центральных областях?

А. Н. Окара:

В действительности, может быть, и так. Но именно этот тип политической культуры лежит в основе логики российской власти. И что мы видим в начале 1930-х? Мы видим модернизированную Украинскую Советскую Социалистическую Республику, украинскую нацию, не ограниченную лишь территорией УССР, но имеющую свои опоры и анклавы во многих районах РСФСР. Что мы видим в переписи 1926 года? Какое было соотношение между тем, кто записывался "украинцем" и тем, кто считал себя "русским"?

Думаю, террор голодом следует рассматривать также в качестве одной из управленческих технологий, которая окончательно сформировалась в арсенале Кремля в 1932-1933 годах.

Был ли Голодомор искусственно созданным? В данном вопросе мое понимание основано в большей степени на рассказах моих родственников или знакомых, которым посчастливилось выжить. Никаких альтернатив на тему: случаен этот голод или же это искусственно созданный Голодомор – их рассказы не оставляли. Когда я впервые услышал об этом в юном пионерском возрасте в 1980-х, для меня это был настоящий шок. Я до сих пор расспрашиваю своих знакомых, чьи родственники жили в Центральной и Восточной Украине во время Голодомора – как они выжили? И, знаете, каждый рассказ – это история чуда...

Итак, моя интерпретация Голодомора такова. В начале 1930-х годов в условиях изменения государственного курса, в условиях глобального перелома официальной идеологии и государственного мировоззрения, речь может идти о геноциде не по этническому признаку, но по признаку принадлежности к политической нации и политической культуре. В основе неприятия украинской советской политической нации со стороны Кремля (то есть советского политического режима) можно считать боязнь базовой модели украинской политической культуры и ее носителей, которые никак не соглашались быть "перемолоты" режимом (это проявилось, к примеру, во время коллективизации в конце 1920-х). Именно поэтому геноцид распространялся также и на носителей альтернативной политической культуры среди других этнических и социальных групп – донских казаков, некоторых великорусов, казахов, некоторых представителей угро-финнских народов и т.д.

Еще раз подчеркиваю: как мне представляется, украинцев уничтожали не по этническому признаку, а по признаку принадлежности к нарождающейся политической нации и как носителей иной политической культуры, представлявшей, по мнению Кремля, реальную угрозу для его планов.

М.В. Дмитриев:

То, что сказал Андрей Николаевич, витает в воздухе и культивируется, кажется, в украинских и, отчасти, российских масс-медиа. И настоящая наша трагедия, в России и на Украине, заключается в том, что нет включения профессиональных историков в процессы создания общественного мнения. Историки в создании общественного мнения в России почти не участвуют! С позицией Андрея Николаевича нигде нельзя поспорить! Мы обмениваемся какими-то мнениями в частных беседах, на семинарах и коллоквиумах, но резонанса нет. С одной стороны, в России доминирует равнодушие ко всем проблемам украинской и украинско-русской историчекой памяти, с другой стороны, если наши СМИ заводят о них речь, взаимодействия с историками и проблемы трактуются в пределах той умозрительной техники, какую нам показал сейчас Андрей Николаевич... Вы чувствуете по моей реакции, насколько разные у нас и позиции, и сами подходы к проблемактике голода...

К. Дроздов (аспирант ФГУП МГУ):

Хотелось бы вернуться к словам Нины Львовны Рогалиной. Мне показалось очень важным указание на связь голода и смены национальной политики... Не могу согласится с мнением Андрея Владиславовича Марчукова. На самом деле украинизация Центрально-Черноземного округа в начале 30-х гг. – это самый её расцвет, и взаимосвязь с голодом можно здесь проследить. Я согласен с книгой Елены Юрьевной Борисенок, где она пишет, что во время террора пострадала украинская интеллигенция, которая могла бы стать во главе украинского крестьянства. Позволю себе процитировать два документа этого периода. 15 декабря 1932 г. первый секретарь Воронежского обкома Варейкис выступил с докладом, по которому было вынесено единодушное решение. Газету "Ленинский шлях" закрыть, украинские районные газеты и делопроизводство на украинском языке с 1 января перевезти на русский язык, издательству "Коммуна" прекратить издавать учебники и брошюры на украинском языке, с сентября 1933 г. подготовить перевод преподавания с украинского на русский язык, и самое главное прекратить украинизацию районов. В концу 1932 г. ликвидирован областной отдел нацменьшинств. Еще один документ – это постановление СНК СССР и ЦК ВКП (б) от 10 января 1933 г.: в период успешной ликвидации капиталистических элементов в городе и кулачества в деревне, разные украинизаторы на территории украинизированных районов РСФСР оживили все националистические элементы, переходя на путь вредительства и контрреволюционного саботажа. Все это заставляет партию и правительство перевезти все украинизированные школы с украинского на русский язык".

Националистическая карта чуть позже будет очень успешно разыграна органами. Например, в 36-37 гг. в Воронеже прошел процесс над членами УНО, состоявшей из 20 человек. Её члены выступали за отторжение Украины от СССР и создание независимого украинского государства под протекторатом Германии. Одна из групп существовала в россошанском птицетехникуме...

А. Д. Марчуков:

Скажите, пожалуйста, в 1937 г. тоже голод был? Какую связь имеет птицетехникум, украинский национализм и голод?

Дроздов:

Я имею в виду, что это вопрос нужно рассматривать объемно, комплексно... Последствия голода сказались в 1936-37 гг., в том числе на изменении национальной политики...

М.В. Дмитриев:

Андрей Николаевич нам представил умозрительную, но красивую схему, а вот молодой человек дает нам конкретные сведения. В обоих случаях мы сталкиваемся с той же самой проблемой: есть ли связь между голодом 1932-1933 гг., ростом украинского национального самосознания и борьбой Москвы с "украинским национализмом"? А.Н. Окара и наш молодой коллега эту связь видят в неких хронологических совпадениях... Я же хронологический параллелизм за аргумент не принимаю, источников, которые эту связь отразили бы, пока не вижу... Где критерии и признаки, чтобы уверенно говорить: голод был орудием борьбы с национализмом и украинской нацией?

Возьмем Воронежскую область и Россошанский птицетехникум... В птицетехникуме, якобы, открыли группу украинских националистов... Но были ли они в самом деле националистами? И что – борьба с ними это продолжение борьбы с украинской нацией, начатой голодом 1932-33 гг.? Или это всё-таки больше похоже на выдумку выполняющих план сотрудников НКВД? В это время, как мы отлично знаем, многих обвиняли в сотрудничестве с японской и германской разведками... В фильме "Покаяние" один герой признается, что он копал подземный ход из Бомбея в Лондон. Мы таким признаниям пока не верим. Теперь появились основания верить?

Н. Л. Рогалина:

Ну, конечно, это было сочинено...

М.В. Дмитриев:

Ну а сочинили потому, что боялись в это время, в 1936-1937 гг. украинского сепаратизма?

О сворачивании процессов украинизации вне Украины и на Украине в 1930-е хорошо известногоды. Все правильно. Но где же доводы, для вывода, что есть связь между голодом и сворачиванием украинизации?

То же самое можно спросить и в связи в выступлением Андрея Николаевича. Очень здорово говорить о логике смены архитектурных стилей, говорить о метафизике и эсхатологии и ставить в один ряд русский космизм и Троцкого, но это ли рациональный и исторический подход к объяснению голода 1932-1933 гг.? Где связь, попросту говоря?

А.Н. Окара:

Я занимаюсь историей идей, историей идентичностей...

М.В. Дмитриев:

Но Вы же занимаетесь, как сами говорите, историей! Вы говорите: для меня все это очевидно. Но для историков очевидно то, что видно из источников, которые хорошо поработаны. И из того, что мы не понимаем друг друга, ясно обнаруживается ещё раз: нарушена жизненно важная коммуникация между профессиональной историей, социологией, "социальной философией" и журналистикой, и из-за этого возникает масса проблем, и оказывается, что никто даже не пытается сказать нашим политикам о том, что было на самом деле...

А.В. Марчуков:

Я согласен с тем, что идентичность и что-то положительное надо строить на жизненном основании, но не на смерти. И интерпретация голода как геноцида не послужит чему-то созидательному, вопреки ожиданию ряда историков...

А. Н. Окара:

Это не послужит чему-то созидательному, если эта тема станет важной основой для украинской идентичности. Если украинская идентичность будет основываться на Чернобыле, голодоморе, разрушении Батурина, не реализовавшихся ожиданиях оранжевой революции, то идентичность, построенная на таких фактах, исчезнет. Но лично для меня не вызывает вопроса, нужно ли считать голодомор геноцидом. Во-первых, признание голодомора геноцидом – это не означает, что геноцида не было против других народов и этносов Советского Союза. Эти геноциды тоже были, и это был геноцид против советских народов в целом. Поэтому я считаю, что альтернатива этому взгляду, выраженная в ноте МИДА РФ, ошибочна.

А. В. Марчуков:

Второе, что я хочу сказать. Вы сказали, что сформировалась политическая нация и утверждали, что в эту часть включалась все украинское население СССР. В этом я с Вами не соглашусь. Действительно, частично украинская нация создавалась и какая-то ее часть была создана, но сказать, что эта нация охватывала все население УССР, все социальные группы, территориальные контингенты и тем более тех украинцев, которые находились за пределами Украинской республики, будет ошибкой. Можно сказать, что в украинскую нацию входила часть интеллигенции и создаваемый бюрократический аппарат республиканского уровня, частично проникала в слои крестьянства, но не более. Говорить о том, что создалось что-то цельное, которое противостояло прочему окружению – это безосновательно.

А. Н. Окара:

Первый элемент создания нации – это грамотность. Как раз в советской Украине 1920-х гг. первое поколение, прежде всего крестьян, научилось читать и писать по-украински. Первый язык – это как раз и был литературный украинский язык, преподаваемый по букварям, прописям и книжкам. Это важный фактор создания политической нации. Во время голода умирали приазовские греки, в Одесской области умирали болгары, в Сталинской (Донецкой) – в частности, сербы, в еврейских колхозах умирали евреи. Были еще немцы, которые отказывались от помощи фашистской Германии. Эти люди, которым объяснили – мол, вы граждане не только СССР, но и УССР, их всех учили писать на украинском языке. Тогда было создано украинское, украиноязычное коммуникативное пространство, иными словами, новое пространство смыслов. Снималось украинское кино, например "Симфонія Донбасу" Дзиги Вертова (1930). Это и была политика украинизации. И тех украинцев, которые жили за пределами УССР, также учили по тем же букварям, которые привозились из Харькова.

А. В. Марчуков:

Во-первых, судя по нашим материалам, украинцы входили в политическую нацию лишь в головах украинской интеллигенции и работников наркомпроса, того же Скрыпника. Во-вторых, конечно, образование – это важный фактор, но Вы его переоцениваете. Переоцениваете, во-первых, его значение, во-вторых, абсолютизируете этот фактор как единственную категорию. Не следует забывать, что образование было скорее не столько украинским, сколько советским. Это во многом нивелировало субъективную "украинскость" украинцев. И образование для 20-х гг. было скорее очень и очень поверхностным. Наконец, следует напомнить, что единая система образования, единые учебники, буквари, образовательные программы сложились лишь в 1930-е гг. А до этого, как известно, были ВИНО и КИНО, т.е. Винницкий институт народной освиты и Киевский институт народной освиты. ВИНО и КИНО – было эпохой экспериментов 20-х гг. Отчасти вы правы, но только отчасти.

А.Н. Окара:

Да, наверно, следовало бы подробнее остановиться на критериях политической нации. Тем не менее, можно сказать, что для появления новой политической нации – украинской советской – были созданы практически все предпосылки.

М.В. Дмитриев:

А к каким данным вы апеллируете в данном конкретном случае, когда говорите, что была создана или были подготовлены предпосылки для создания украинской политической нации? К каким источникам, к каким исследованиями работам? Написаны ли уже исследования, которые показали, что существует украинская политическая нация даже в пределах Украины в том смысле, что большая часть жителей Украины умеет не только читать, но и осознает себя украинцами и считает, что это осознание для них важно, что у них есть какая-то общая идентичность, что они осознавали себя отличными от русских и видели себя, во-первых, украинцами, и лишь во-вторых – советскими...?

В.И. Мироненко:

Андрей Николаевич говорил, конечно, ярко и образно, но насколько я понимаю, речь шла о некой альтернативности исторического развития на рубеже 1920-х – 1930-х гг., о неких альтернативах, которые борются между собой в самых разнообразных формах. Это все, конечно, замечательно интересно... Но давайте вернемся ближе к голоду 32-33 гг. По моему, выступление Андрея Николаевича еще раз показало, как у нас ведется дискуссия. Я бы сказал так: если мы как историки в России пытаемся рассуждать о том, что было, то наши коллеги чаще рассуждают о том, что хотелось бы чтобы было. То есть то, что для нас является конечным результатом наших интеллектуальных усилий, то для них – это является отправной точкой для некой теоретической концепции. Здесь есть методологическая несовместимость. Михаил Владимирович совершенно правильно говорит: история – это достаточно строгая наука. Не могу не согласиться. Вы заканчиваете свое выступление тем, что говорите: голодомор для советских управленческих структур служил орудием для решения некой конкретной задачи. Но ведь не доказано! При всем моем желании согласиться, и даже при внутреннем готовности принять ваше мнение, с точки зрения историка, не доказано!

Н.Л. Рогалина:

Позднее советские власти пытались избежать голода. И им это удалось. В 1936 г. был недород, но голода больше не было. Это был урок истории.

В.И. Мироненко:

Я так резок, потому что просто нахожусь под впечатлением от услышанного... Несколько недель назад, я был в "Горбачев-фонде" на дискуссии, посвященной Октябрьской революции. Мы обсуждаем конкретное явление, и мы вправе это делать: пытаемся найти источники, найти документы... Но делать это так, как это делает Андрей Николаевич, даже не разобравшись сначала, по сути дела, с тем, что же всё-таки произошло...

М.В. Дмитриев:

С Виктором Ивановичем я совершенно согласен и моя сильная реакция вызвана тем же... Чтобы говорить о социальной философии голода, нужно вначале разобраться с тем, что мы, собственно, знаем о предмете, который потом будет осмыслен социальной философией? Вы рассуждаете так, как будто бы мы уже знаем, почему происходил голод, сколько именно было его жертв в разных регионах и группах, как он воспринимался и оценивался в Москве, на кого он был направлен, какие решения принимались в связи с этим принимались... Но как выясняется, целая группа украинских историков, которая приезжала в Москву и высказала своё мнение на страницах "Родины", не представила пока никаких научно убедительных доказательств в пользу тезиса о голоде на Украине как "геноциде украинского народа". Они говорили о том, что в принципе уже известно, и ими же, в частности, написано: что есть определенная технология голода, что он был более рукотворный, чем какой-либо еще, что он связан с форсированной промышленной модернизацией первых пятилеток. Бесспорно, что голода могло бы не быть, и в этом смысле он рукотворен. Но нам важно отличать рукотворный голод от голода целенаправленного. Он был следствием политики, цели которой довольно хорошо известны. Тезис о том, что среди этих целей был геноцид украинцев пока не только не доказан, но даже не получил сколько-нибудь строгого рационального неумозрительного обоснования... А вы говорите, обобщаете, как будто бы мы всё необходиое о голоде как политике геноцида уже знаем...

И всё это, повторюсь, происходит из-за кризиса в самом функционировании нашей университетской среды, академической науки, средств массовой информации, из-за того, что у нас нет сколько-нибудь здравого взаимодействия между историками, политологами и социологами. Апеллировать к тому, что на рубеже 1920-х и 1930-х годов происходит перелом в метафизике и эсхатологии, с точки зрения истории – это неубедительно, мягко говоря. Но главное даже не в этом, а в том, что нужно какое-то насилие над здравым смыслом, хорошо известными фактами и логикой, чтобы от метафизики и эсхатологии архитектурных форм перейти к хлебозаготовкам и голоду 1932-1933 гг.

Вы, Андрей Николаевич, говорите, что голод поразил УССР и те регионы СССР, в которых проживало украинское население. Но где хотя бы намек на то, что голод имел такой избирательный характер? Ни С.В. Кульчицкий, ни Ю. Шаповал, ни В.И. Марочко, ни Р.Я. Пирог, насколько я понимаю, аргументов в пользу такого тезиса не нашли. Можно ли игнорировать тот факт, что эти исследователи, много лет занимающиеся голодом, не нашли аргументов в пользу мнения об избирательном характере голода, и при этом делать такие обобщения?! Беда ещё и в том, что обобщения именно такого свойства множатся в средствах массовой информации и приносят эффекты. Есть проблема коммуникации между теми, кто пишет статьи о голоде, как геноциде украинского народа, и историками, которые о голоде знают намного больше, чем журналисты и публицисты...