Выступление на обсуждении доклада А.И. Фурсова "Русская власть, история Евразии и мировая система: mobilis in mobile (социальная философия русской власти) "
Феномен русской власти, описанный Андреем Ильичем Фурсовым, – это как бы такой генератор специфического российского исторического развития последних четырех с половиной веков, это ген "особого пути".
Я достаточно неплохо знаком с общественной мыслью и историософскими доктринами Беларуси и Украины, хуже – Польши. В них существуют интерпретационные схемы, похожие на концепцию русской власти Андрея Ильича. Там тоже речь об особом феномене российской власти, которая стремится к абсолютной монополии и как бы перемалывает общество. Однако есть принципиальное отличие: там присутствует этическая окраска – эти и подобные объяснительные схемы часто рассматриваются не как эвристические, но как снаряды в информационно-идеологической войне против "московских империалистов-азиатов". Нечто подобное, но всё же менее эмоциональное и менее ангажированное, иногда можно встретить и в старой англосаксонской советологии (типа Ричарда Пайпса).
Тут же имеем дело с этически нейтральным, неэмоциональным и внеидеологичным, отчасти даже позитивистским исследованием.
Разговоры об особом историческом пути России, представления и о том, что Россия – это не Запад и не Восток, а некая самодостаточная реальность, ведутся уже ранними славянофилами (а то и с XVII века, если не считать более ранних манифестаций особости – "Слова о Законе и Благодати" и других древнерусских памятников). Но и у славянофилов, и даже у евразийцев – это метафоры, ощущения, смутные догадки. У евразийцев было желание опереться на достижения географических наук. Но проверить "алгеброй гармонию" "особого пути" России оказывается возможным только теперь – если пояснить исторический генезис русской власти.
Апологетами лимитрофного дискурса был придуман достаточно ангажированный и политизированный концепт "Центрально-Восточной Европы" – то есть это как бы Восточная Европа (восточнохристианский цивилизационный ареал), но без России. Есть разные его интерпретации, но идея заложена примерно такая: развитие Великороссии принципиально иное и, несмотря на то, что Беларусь, Украина и Молдавия попадают в восточно-христианский цивилизационный ареал, всё равно "настоящая" граница, согласно этой концепции, проходит не по цивилизационному кордону, а между Литовским и Московским княжествами. Это приблизительно совпадает и с ареалом распространения Магдебургского права. Но даже внутри Великороссии существует определенное многообразие политической культуры: те же Новгород и Псков – это иные в историко-культурном отношении области, в сравнении с Московией, не говоря о казаках и старообрядцах, которые в концепции "Русской Системы" А.И. Фурсова и Ю.С. Пивоварова называются "лишними людьми".
Из Вашего интересного доклада я почерпнул ответ на один сложный и важный вопрос: почему в средневековой Московской Руси легитимация верховной власти происходила путем уподобления монарха Христу, т.е. монаршее достоинство понималось как христоподобное, чего не было ни в Византии, ни в восточных монархиях, ни в западноевропейских государственных идеологиях. Получается, что автосубъектная власть имеет принципиально иную легитимность, т.е. ее источник и ее обоснование – это Провидение в чистом виде. Отсюда берет начало и имперская, а потом и советская идеократии. Когда же они вырождаются, наступает очередная Смута.
Сейчас, в постсоветский период снова идет активный поиск национальной идеи. Судя по всему, национальная идея – это не текст, не идея как какая-то, не know-how. Это процесс, это определенный дискурс, определенный поток смыслов и образов, это динамика, а не статика. В предложенной концепции русской власти предпринята попытка сформировать новый концептуальный аппарат для описания российской политической реальности. Например, в контексте российских реалий становится очевидным, что концепт государства как state неэффективен и не работает, а вот концепция властной корпорации – автосубъектной власти, которая не является государством, которая существует вне права и над государством и природа которой иррациональна, но при этом она не является узурпатором власти в западноевропейском понимании, – вот это, возможно, актуальный концептуальный формат.
В свое время я столкнулся с подобной ситуацией, когда разрабатывал тему философии права в России в начале XX века. Там тоже, с одной стороны, была рецепция западноевропейской (прежде всего немецкой) философии права, но с другой стороны, самое интересное у Новгородцева, Ильина, Вышеславцева, Н.Н. Алексеева, Е.Н. Трубецкого – это как раз попытка сформировать и сформулировать в российском интеллектуальном контексте, в восточнохристианских цивилизационных координатах некоторые аналоги западноевропейским концептам правового государства, гражданского общества, прав человека, суверенитета и т.п. В какой-то степени у них это получилось. Потом, правда, это всё стало неактуальным – с приходом большевиков. Но тот же Иван Ильин вообще не считал СССР государством, потому что Советский Союз, в отличие от государства, существующего на основе права, существует на основе произвола – точнее, на основе автосубъектной воли правящей корпорации.
Мне кажется, попытка сформулировать или обнаружить некий генератор развития российской политической истории, продуктивна еще и тем, что показывает, почему властная корпорация всегда противится созданию гражданского общества. Гражданское общество – это субъектное общество, способное на самоорганизацию и противопоставление себя не только государству, но, прежде всего, властной корпорации. В России проблема с гражданским обществом именно потому, что власть его боится, хотя, по идее, должна бы радоваться его появлению. Но она не радуется, а изобретает всё новые технологии по его перемалыванию и лишению субъектности – политической, социальной, идейно-интеллектуальной. Скажем, гламурная культура, информационная политика на нынешнем российском телевидении, где дан очень жесткий микс гламура и трэша, – это именно формы такой борьбы.
Впрочем, на нынешнем этапе существования России, когда уместно говорить о появлении государства-корпорации, "лишние люди" – это не как в русской классической литературе и не как в концепции "Русской Системы" (казаки, старообрядцы, дворянство, интеллигенция), а порядка 80% населения. Оно лишнее в том смысле, что его существование неоправданно экономически (разумеется, с точки зрения властной корпорации). Ведь для обслуживания газовой трубы, по известной реплике Тэтчер, надо то ли 15, то ли 50 млн. человек.
Вот еще интересный вопрос: насколько концепция русской автосубъектной власти актуальна в современной России? Как мне представляется, она очень даже актуальна. Вы говорите, что Путин и Медведев – это уже некий отход от мейнстрима развития российской политической истории. Мне представляется как раз наоборот – что в их образах мы видим очень даже логичное продолжение такого мейнстрима. Кстати, интересный вопрос: есть ли разница между государством-корпорацией в России и в других странах? Очень яркий пример, диаметрально противоположный российскому, – современная Украина, где тоже вроде бы сформировалось государство-корпорация (или корпорация-государство), но там нет феномена автосубъектной власти, а потому нет и сценария "победитель получает все". Там есть то, что Роберт Даль называл полиархией. Там есть три мощных политических клана, между которыми произошел определенный "картельный" сговор в политическом пространстве – это когда трое сговорились о разделе политического рынка и никого "чужого" туда не собираются спускать. Вопрос "быть или не быть?" для них заключается в том, с кем объединиться? Или Тимошенко объединится с Януковичем и уничтожит Ющенко, или Ющенко объединится с любой частью Партии регионов и "закопает" Тимошенко. Ющенко и Тимошенко объединились против Януковича в 2004 году и прокатили его на выборах. Получается достаточно активная реальная политика, может быть результаты ее во многом похожи на российские, потому что говорить о том, что есть какое-то развитие – политической системы, экономики, общества, науки, а также что есть развитие смыслов и стратегического целеполагания, что есть продуктивная ротация элит, – не приходится. Получается, что результат и тут – в условиях автосубъектной власти, и там – в условиях полиархии – практически одинаков: стагнация, девиация населения, демодернизация, архаизация жизни.
Мне кажется, что и Путин, и Медведев – достойные продолжатели традиций российской политической культуры, они достаточно адекватно персонифицируют автосубъектную власть, существующую по законам трехчастного цикла правителей (правитель-инноватор, правитель-стабилизатор, правитель-деструктор или неудачливый реформатор). И они подчиняются определенной закономерности, присущей истории России.
Именно Медведев – юрист-цивилист по образованию и типу мышления – заявляет такие инновации, которые, как мы видим из истории, подрывали автосубъектную власть – в частности, Николай II ограничил собственное самодержавие, Горбачев завел разговор о необходимости помещения КПСС в правовое поле и о необходимости создания правового государства. Политический шаг Владимира Путина, отказавшегося от возможности изменения Конституции РФ и баллотирования на третий президентский срок, также следует рассматривать как пример самоограничения власти – его можно поставить в один ряд с указом о престолонаследии Павла I и (1797) и с октябрьским манифестом Николая II (1905). Дмитрий Медведев в соответствии с этим трехчастным циклом может повторить путь Хрущева, Горбачева и Николая II. Это тема, которая должна быть очень внимательно осмыслена. Именно в ней могут скрываться угрозы и предпосылки очередной Смуты.
май 2008 г.
Окара, напомню еще раз:
Весь этот базар про "исторический дискурс" и "особый путь" – это демагогия. Это базар по форме (ах, какой у нас особый путь!) чтобы не базарить по сути (а мы вобще куда идем? где цель?).
Всеравно, что распинаться про особую покраску автомобиля, когда он нихрена не едет.
Зато потом каждая обезьяна знает, что ответить на вопрос какой путь выбрала Россия?
ОСОБЫЙ!
Мать Вашу!