Зеленский сорвал поминки
Поминальная трапеза предполагает особое поведение и дресс-код. Одежда гостей исключает вычурность, а меню состоит из простых блюд без кулинарных изысков, но с обязательными ритуальными нюансами. Ножами пользоваться нельзя. Здесь никто не улыбается. Поминки – не светское мероприятие или застолье. Каждый по очереди встает с рюмкой горилки, говорит степенно или навзрыд.
Но скорбный момент прерывает внезапно появившийся молодой человек в ярких кроссовках. Выражение его лица не выдает ни капли страдания. Уверенной походкой он направляется в эпицентр поминального действа и усаживается на самом видном месте. Вместо того, чтобы скорбеть, заводит деловой разговор – о совместном бизнесе во время карантина, о продаже земельного пая, о медицинской марихуане. Присутствующие обескуражены, они оглядываются и не понимают, почему этот наглый малый позволяет себе такое.
Для украинской интеллигенции президент Владимир Зеленский – такой нахал на поминках.
Ведь привычно, что история Украины – сплошной плач. Нас всегда завоевывали и угнетали – ляхи, москали, большевики, олигархи, Путин. "Туга" і "журба" стали основой лайфстайла "свідомого українця". Мы не знаем, как еще самовыразиться, если не в страдании. Через толщу веков до нас все еще доносится плач Ярославны и песни слепых кобзарей о нелегкой казацкой доле. Им вторит праотец украинской души Тарас Шевченко: "Думи мої, думи мої, тяжко мені з вами", а следом и "рученьки терпнуть, злипаються віченьки" Павла Грабовского. Во все времена "реве та стогне Дніпр широкий", а представитель национальной элиты, обхватив голову руками, смотрит на небо: "Чому я не сокіл? Чому не літаю?" И даже когда Украина, казалось бы, жизнеутверждающе проявляется в мире, у нас "на очах бринить сльоза". Конечно, украинская культура имеет мощнейший корень ироничного и юморного – от Котляревского до Сердючки. Но все это вроде как баловство, его можно только по праздникам. В другие дни – сплошное поминание.
Юрий и София Андрухович поминают Австро-Венгрию "найяснішого цісаря", Оксана Забужко – "замордованих радянщиною", Иван Козленко запутался в том, кого ему жальче – жертв Бабьего Яра или кинопроекта "Дау". Находятся те, кто плачет по оливье и кусочку счастья. И даже некогда контркультурный публицист Анатолий Ульянов из эмиграции вписывается в эти сельские поминки – словно вредная бабка, шипящая и показывающая всем дули. Один слезу льет, другой до икоты всхлипывает, а наглый малый, вы посмотрите, предлагает подумать о том, как распорядиться землей и прочим наследством, как вместо колодца водопровод провести, и солнечные батареи установить, чтоб не кизяками печь топить.
Иногда в таком монолитном траурном сюжете Владимир Зеленский и вовсе походит на персонажа британской черной комедии, который явился на похороны под "экстази" и уронил гроб. Грохот от падения нашего метафорического гроба слышен всегда, когда президент выходит к украинцам с видеообращением, и говорит: "ТЫ". Акцентировано и персонально, а не в общих чертах, как принято на поминках. Неделикатный. Грубый. Не вписывается в наш комплекс неполноценности, поэтому бесит.
Бесит, но выходит, что далеко не всех. Потому что, в отличие от героев кино, Зеленский никуда не врывался, высадив ногой двери. Его присутствие в эпицентре скорби сегодня говорит о том, что современному украинцу надоели страдания. Поняв природу рефлекторного отторжения президента Зеленского вчерашними элитами можно нащупать вызов, перед которым мы сегодня оказались. Он заключается в том, чтобы увидеть себя субъектом во взаимоотношениях с миром, чтобы перестать жить в ретроспективной реальности и начать формировать ценности, соответствующие реальности наступившего века.
