Первая (и единственная) леди
Сегодня Михаилу Горбачеву исполнилось 80. Впору итожить прожитое. Время вспомнить политические достижения и промахи, поумничать о сегодняшнем дне. Но он не стал этого делать. Михаил Сергеевич в юбилейных интервью на неизменный вопрос журналистов, мол, какое событие главное в вашей жизни, неизменно отвечал: встреча с Раисой. Первая леди – это на самом деле не жена президента. Это другое. Те, кто наблюдал за ними, отмечали – когда Михаил Сергеевич говорил, глазами искал ее оценки, поддержки или наоборот, осуждения. Раиса была его зеркалом. Умным зеркалом, в котором отражались победы и просчеты. Она всегда рядом, умела ненавязчиво, вовремя подсказать, поправить, разрядить обстановку. Когда жена говорила, он слушал ее очень внимательно, что отнюдь не означало, что соглашался. Раиса позволила себе быть индивидуальностью, имела чувство собственного достоинства, и Михаил ее уважал, сотворив некий личный кодекс чести.
Он терпел поражения, был разбит, а у разбитых политиков сторонников нет, их удел – одиночество. С Горбачевым все не так: с ним рядом была она. Любовь на виду у всех. У генсека – любимая жена. Ментальный народный принцип – я мучаюсь, а ты чего такой счастливый? Быть достойным мужем в России – это уже много. Бабы не могли пережить ее счастья, мужики не могли пережить его счастья, а народ – того, что у руководителя страны вообще есть любимая жена. Держались за руки – ай-яй-яй. Во всем советовались – "подкаблучник". А они шли по жизни, "скованные одной цепью, связанные одной целью".
Горбачевы так долго шли "рука в руке", что пальцы cплелись в "морской узел" – никому не под силу было распутать. И лишь одной старухе, которая всегда является невзначай, пришлось изрядно попотеть, чтобы разрубить его. В мюнстерской клинике, с 25 июля по 20 сентября 1999 года она старалась, со всей мочи долбила и рубила своей знаменитой косой. Израненные в кровь, они из последних сил цеплялись. Горби с каждой минутой крепче стискивал тающую ладонь жены, обещая, заклиная, убеждая и моля. Но старуха зло крякнула, последний раз взмахнула – и... тайник обессилено разжался. Так народ узнал тайну, которую дружно, хором озвучил и разнес по белу свету: "А они ведь, правда, любили друг друга...".
ПРИШЛА И ГОВОРЮ
В пору наших первых антикоммунистических надежд Раиса Горбачева стала первым потрясением: жена советского президента хороша собой, умна, интеллигентна, изысканна в одежде и манерах, улыбчива. Более того, она была явно любима и от этого нескрываемо счастлива. Мир опешил: She is a looker! Западная общественность, задохнувшись от восторга, рукоплескала Gorbi и Raissa. Но "лук" не давал покоя соотечественникам, привыкшим к тому, что "генсковские" и "политбюровские" половины, по определению, тени. Тяжелые, облаченные в панбархат и люрекс, обильно сдобренные лаком "Прелесть". Белой вороне Раисе досталось по полной программе: от открытой ненависти до скабрезных анекдотов. В Мюнстере, получая запоздалые, слезливые письма, она спросила у неба: неужели, чтобы заслужить их любовь, мне нужно умереть? И небо ответило...
Она была первой женой кремлевского руководителя, которая демонстративно игнорировала советский образ жизни. Будучи идейной коммунисткой, доцентом кафедры марксизма-ленинизма, философом-социологом, по сути, Раиса Горбачева была диссиденткой, антисоветчицей. И людей раздражала не столько публичность, сколько ее свобода. Она не по-советски была свободна – одевалась по последней моде, не скрывала пристрастия к красивым вещам, любила ароматы от Герлен и драгоценности, была не примитивным украшением высокопоставленного мужа, а полноценным содержанием в совершенной форме. Михаилу Сергеевичу не могли простить такую жену – и ученую, и с талией, и способную показать, что любить можно не только партию. Ей положено было уйти в тень, пока муж машет ручкой в камеры, бочком и на цыпочках пройти по трапу, чтобы в эти самые камеры не попасть. Ей полагалось одеваться строго, добротно и в немаркие цвета, быть неловкой и застенчивой...
Прежние советские генсеки не показывали своих жен. Разве что Нина Хрущева вышла на публику, колесила с Никитой Сергеевичем по миру, но ее имидж был не лучше, чем у мужа. На западе, естественно, ни у кого не возникала мысль назвать ее "первой леди". Нина Петровна возмущала народ. Не думаю, что внешним видом. Скорее бестолковым присутствием. И, возможно, в Горбачеву осуждения и раздражения еще и попали рикошетом – Раиса вышла на негативно подготовленную почву.
Вернее, нет, она не вышла – выпорхнула. Легкая, изящная, стройная, не ходила – скользила, показывала стройные ножки в красивых туфельках. Умелый макияж, свежий маникюр, и главное – прическа: небрежный зачес аккуратной стрижки. Раиса вызывала искренне восхищение у западных первых жен и их мужей. И если "там" их все обожали, то здесь... В общем, чего только не говорили. Например,
ГОВОРИЛИ,
что она тратила миллионы из государственной казны на наряды и драгоценности.
Газетные заголовки ехидничали: "Коммунистическая леди с парижским шиком!", "Единственная их кремлевских жен, которая весит меньше мужа", а Раиса достойно несла миссию жены президента. Если международный протокол предписывал быть в длинном платье – она его выполняла, если дресс-код предполагал драгоценности – она их надевала. Горбачева умела разделять гардероб на внешне- и внутриполитический. Сопровождая президента по родной стране, она одевалась скромнее, но все же был предел, ниже которого опуститься не могла. И когда предстоял визит на фабрику или завод, где коллектив женский, первая леди от него отказывалась, понимая, что у нее возможности другие, незачем лишний раз раздражать народ...
В многочисленных интервью среди учительски-правильных и философски-нудноватых рассуждений о бытие, супруга президента вдруг "ловилась" на вопросы журналистов о ее вкусах, модных предпочтениях, и, как всякая женщина, загоралась. Она любила красивую одежду, признавалась в этом и недоумевала вслух, дескать, что ж в этом плохого, я же покупаю их на собственные деньги... Но, на всякий случай, хранила папку, в которой были квитанции на ее заказы в Доме моды, понимала, что может наступить время "доказательств невиновности". Правда, так ею и не воспользовалась – это было бы вялым оправданием на слухи то о сережках Натальи Гончаровой, взятых из музея, то о кутюрных нарядах, которые меняет по несколько раз на дню, то о том, как опустошила в Лондоне ювелирные магазины. А Раисе оправдываться было незачем.
Она практически всю одежду шила у Тамары Макеевой, обыкновенной "домбытовской" закройщицы, которая и создала особый стиль одежды первой кремлевской дамы, сдержанный, без претензий, "правильный" и исключительный. Безусловно Раиса могла себе позволить покупать наряды в бутиках за границей или у западных кутюрье, которые очень хотели одевать "коммунистическую леди". Как, к примеру, Ив-Сен Лоран. Когда модного мэтра спросили, костюмы, мол, ваши? Тот разочарованно ответил, что был бы бесконечно счастлив, если бы мадам Горбачева у него что-нибудь заказала, он бы ей сшил бесплатно. В 1985 году в Женеве во время первого знакомства с Рейганом, к ней подошел Шульц, и, дернув за рукав, бесцеремонно спросил: "Это вы в Париже купили?" Нет, ответила Раиса Максимовна, в Москве. Шульц очень удивился.
Раиса, понимая свою "подмикроскопную" жизнь, не могла иначе. Она считала, что, как супруга главы государства, должна носить одежду, изготовленную в своей стране. Но не фабрично-тиражированную, конечно же, а специальную, которую требовал протокол для различных случаев жизни (в обычной домашней предпочитала трикотажные кофточки, джинсы и куртки). И Раиса наложила запрет на самое чудесное женское удовольствие: не ходить в магазины и не выбирать наряды. Другой причиной, послужившей такому добровольному аскетизму, было нежелание хозяев западных салонов и бутиков брать с первой советской леди денег, независимо от того, что это – туфли или драгоценности. Поэтому под отечественные платья она заказывала импортные обувь и сумочки, но их приносили прямо в номера отелей. И обязательно духи Champs-Elysees, которые Раиса обожала...
Первый раз они встретились в конце семидесятых: Тамару Макееву вызвал директор и сказал, что надо пошить костюм. Та сделала приталенный пиджак с двумя юбками – одной короткой, другой в пол, "годе". И надолго заболела. А когда вновь появилась на работе, оказалось, что заказчица ее уже давно ждет – очень понравилось, хочет продолжить сотрудничество. Примерки сначала делали в кабинете директора Дома моды "Кузнецкий мост", но Раиса Максимовна стеснялась множества глаз, и водитель стал привозить закройщицу с помощницами к Горбачевым на дачу. Первая вещь Макеевой, в которой наша леди появилась за границей – темно-синий костюм в белую полосочку. Сдержанная Маргарет Тэтчер (а это был первый официальный визит Горбачевых в Туманный Альбион) не сдержалась и сказала комплимент...
А Тамара Константиновна всякий раз очень переживала за свои изделия. Ведь вся одежда Раисы Максимовны – исключительно плод фантазии мастера, Тамара – автор ее имиджа. Макеева предлагала одежду, подчеркивающую прекрасную фигуру Горбачевой, приталенные модели. Ей шли короткие юбки, она об этом знала и иногда просила Тамару "по возможности подрезать сантиметров на пять". Он умела нести костюмы, красиво ходить, пластично жестикулировать. Любимый цвет – бордовый, об этом тоже ходили легенды. Говорят, как-то в руки взяла старое черно-белое фото, и показала подруге, вот, мол, я тут в бордовой блузочке, а говорят, женщины не постоянны...
Однако костюмные шедевры были безымянными – лишь "что-то" об искуснице-закройщице страна узнала уже после отставки Горбачева, когда экс-первая дама уже не заказывала, а раздавала "протокольные" вещи – на даче они ей были ни к чему, а для общественной работы она выбирала строгие английские костюмы с блузочками. Среди них был любимый – серый, с вишневой кофточкой, под отложным воротничком – бант...
В Гохране есть подарки, принятые первой леди от руководителей разных стран. Например, золотая сумочка ценой чуть ли не в миллион долларов, колье, золотые с бриллиантами часики – после каждого заграничного визита Раиса Максимовна все сдавала, так было положено. Она могла потом купить что-то приглянувшееся по низкой цене. Другие так и делали. Горбачева – никогда. Никогда не выкупала за бесценок собственные подарки...
Вкус и требовательность в одежде ее не покидали даже в критические моменты жизни. И уж чем "руководила" Раиса Максимовна – так это внешним видом мужа, всегда следила не только за протокольным соответствием, но и за повседневным. Даже в клинике, едва придя в сознание после процедур, спрашивала Михаила, дескать, как ты там ходишь, что надел под медицинский халат. Когда врачи разрешили встать после первого курса химиотерапии, Раиса выглянула в окно, и увидела мужа. Улыбнулась: все нормально, брюки к рубашке подходят, обувь тоже...
ГОВОРИЛИ,
что она манипулирует мужем.
Всю жизнь Горбачевы хранили свою переписку. С самого первого студенческого письма. После путча и заточения в Форосе, Раиса ее сожгла, более того, затребовала из архивов все имеющиеся фотографии семьи. Она боялась, что придут с обыском, и будут копаться в ее жизни, в ее чувствах, в сердце, в душе. "Я этого не перенесу", – сказала мужу и, глотая слезы, бросила в камин четыре толстых перевязанных тесемками пачки.
Она всегда дарила мужу в день рождения букетик фиалок, почему – никто не знает. Однажды в Америке не смогла их найти, и отменила всю программу. Фиалки принесли-таки, Горбачева засветилась от счастья, а янки вошли в ступор недоумения. И это был не каприз – ей надо было, чтобы как всегда, если так будет – значит, все в порядке.
Познакомились в общежитии на Стромынке, бывших казармах, переделанных под студенческое жилье эмгэушникам. Раиса Титаренко приехала с Алтая, Миша Горбачев – из Ставрополья. Будущий юрист, комсомольский вожак и будущий философ с тоненькой ладной фигуркой, которая к тому же очень красиво танцует. Он, двадцатилетний библиотечный клоп, повелся на призыв друга пойти посмотреть, как одна девчонка выплясывает, а над ней аспиранты роем кружатся. Тут же влюбился. Она, уже в свои девятнадцать имевшая опыт несчастной любви, и, будучи девушкой, вовсе не легкомысленной, – ответила далеко не сразу. Замуж согласилась, только когда поняла, что этот умный парень ее не просто привлекает, она его любит и уважает – причем, за способность к поступкам. Михаил Сергеевич рассказывал, что они "полгода ходили рядом, потом полтора – не только ходили, но мужем и женой стали после свадьбы. В другом случае поступил бы иначе – а тут не мог, и это необъяснимо". Свадьбу сыграли в сентябре пятьдесят третьего. На кольца денег не хватило, но у него был первый в жизни костюм из дорогого по тем временам материала "Ударник", а у Раисы – платьице из крепа, на туфли деньги одолжила у подруги. Через полгода она сильно заболела ангиной, начались осложнения, лежала в больнице, а Горбачев каждый день жарил в общежитии для нее картошку и приносил в палату еще дымящейся. Как говорила потом Раиса Максимовна, "картошкой меня и покорил".
Так трогательно и заботливо он относился к жене всю жизнь. Приставлял палец к губам: "Тише-тише, Рая еще спит..."
У Раи и Михаила украинские корни: у нее отец из Чернигова, а у него – мать. Они не раз бывали в Украине с правительственными визитами. Горбачева иногда шокировала киевских "культурных" чиновников, и товарища Щербицкого лично. Например, просила отвезти ее в домик Михаила Булгакова, или на службу в Лавру. (Кстати, бабки Михаила – Василиса и Степанида – в свое время ходили молиться в Киево-Печерскую Лавру). Затасканный и обезличенный для нас Шевченко – Раиным кумиром был, она могла наизусть читать "Думи мої думи", а Михаил Сергеевич вечерами ей пел "Реве та стогне Дніпр широкий".
Она его называла по имени-отчеству. На людях, конечно. А он ей придумал прозвище Захарка. Поскольку, по его мнению, Раиса очень походила на мальчонку Захарку с одноименного полотна Васнецова. Когда дочь Ира была маленькой, мама брала ее с собой в институт, где преподавала, и участливые коллеги традиционно спрашивали у девочки: "Как тебя зовут?" Она невозмутимо отвечала: "Захареныш". "Да-а-а? А маму как?" – "Захарка..." Через много лет младшая внучка, Настя, на вопрос Михаила Сергеевича, где же наша бабуля, серьезно парировала: "Твой Захарик пошел по лестнице"...
Он любил, когда она хорошо одевалась, замечал и одобрял. Ей поручил вести финансовые дела семьи – и дебеты с кредитами всегда сходились. У него было прекрасное чувство юмора, а у нее – интуиция. Иногда Рая мило капризничала, а Михаил потакал. В Большом пел Паваротти. Уже концерт на исходе, и Раиса не может дождаться "Аве, Мария", все время дергает Горбачева за рукав и хнычет. Тот не выдержал и говорит, мол, если тебе так приспичило, я могу, конечно, тебе прямо здесь исполнить эту арию. Только боюсь, это будет мое последнее публичное выступление...
Горбачевы создали идеальную семью, пережив горы трудностей. Раиса не боялась признаться, что пришлось узнать безденежье, безработицу, а потом только работу, без личной жизни, в ущерб ребенку... Но она умела не делать скоропалительных выводов, прояснять ситуацию, а не выяснять отношения. Почувствовать, что в жизни много проходящего, но есть настоящее. Они были не только безгранично влюбленными – больше: друзьями, единомышленниками, оппонентами. Возможно поэтому на какие-то мелочи не обращали внимания. Горбачев подчеркнуто рыцарственно относился к жене.
"Что он, без нее не может?!" – не мог успокоиться народ. А он без нее не мог. А она – без него. По Москве одно время ходил анекдот. На входе в какое-то учреждение охранник останавливает Горбачева и говорит: "Ваш пропуск?" – "Да вы что, я же Горбачев, Генеральный секретарь!" – "Ой, извините, Михаил Сергеевич, я вас без Раисы Максимовны не узнал!"
Последний анекдот рассказал сам Горбачев. На поминках. "Знаете, что такое половина первого? Раиса Максимовна". И никто не засмеялся. Они были вместе 49 лет.
ГОВОРИЛИ,
что у нее "падшие" родственники и непутевые дети.
После ревматического заболевания, перенесенного в студенческие годы, врачи запретили ей иметь детей. Но Раиса рискнула. Рождение Иринки совпало с переездом в государственную квартиру – общежитие с общей кухней и туалетом. На зарплату Михаила не вытягивали, и, не дожидаясь окончания двухмесячного декретного отпуска, Раиса стала работать, отпрашиваясь, чтобы кормить ребенка. Дочка много и часто болела, но в два года ее отдали в ясли. Утром, наспех одетую и сонную, Раиса тащила до детского учреждения Иринку на руках. А потом старалась не оглядываться, как дочка, расплющив носик об оконное стекло, глотает слезы. Вечером влетала в группу, где одиноко сидевший ребенок горько причитал: "Мама, ты не забыла меня? Ты не оставишь меня?" Раиса Максимовна говорила, что всегда чувствовала долг перед дочкой...
Ирина стала медиком, мужа нашла тоже в медицинском институте. Защитили диссертации. Анатолий – хирург. Двое дочерей, но жизнь супружеская не сложилась. Она тянула долго, учась терпеть, как мама, не делать скоропалительных выводов, но не смогла: слишком очевидны и унизительны стали поступки Анатолия по отношению и к ней, и к дочерям, и к семье бывшего генсека. Муж ей в открытую изменял. Как говорили друзья, его испортило родство с президентом и большие деньги. Точку поставила старшая дочь, Ксения, сказав однажды матери: "Если не разведешься – уйду".
Ира несколько лет сидела на таблетках и страшно похудела – она переживала, как бы ее развод не повлиял на положение отца и репутацию семьи в целом. А потом подумала: да кому какое дело! "Если бы у меня перед глазами не было таких глубоких сильных отношений, как у моих родителей, может, я бы со всем и примирилась – всяко люди живут. Но такой союз, как у моих родителей – брак от Бога, редкость".
Раиса Максимовна тяжело пережила развод дочери. И Ира говорит, что она тоже в долгу у мамы: "Снится часто – не поговорили, как следует, на прощание". Дочь и внешне, и внутренне очень похожа на мать, они и родились с разницей в один день: Раиса Максимовна – 5 января, Ира – 6-го. Одна разница – дочь никогда не хотела вникать в политику, ее тяготила "должность" отпрыска генсека. Сегодня Ирина Вирганская не дает интервью, не отзывается на приглашения выступить в эфире – говорит, что дорожит свободой, комфортно себя чувствует, когда может общаться с кем угодно, где угодно, и на нее не реагируют на улице.
ГОВОРИЛИ,
что она, а не муж, управляет государством.
Когда американские журналисты спросили у Горбачева, какие вопросы он обсуждает с женой, тот подумал и ответил: "Все". Для того чтобы так сказать, нужно быть мужчиной, согласитесь. Став генсеком, Горби дал первое интервью, и в нем, кто помнит, шла речь о Раисе. "Мы, – говорил он, – не будем менять наши отношения. Мы были близки не только как мужчина и женщина, но и как друзья, и у нас нет закрытых тем для обсуждений. В поездках я больше общаюсь с официальными лицами, а Раиса Максимовна – с простыми людьми и много интересного мне рассказывает. Это очень важный для меня источник информации".
"То, что я принимала политические или кадровые решения, оказывая влияние на ход вещей – миф. Нужно не знать тогдашнюю российскую действительность – решения принимало Политбюро. К тому же, сам Горбачев это не позволил бы", – неоднократно пыталась оправдаться Раиса Максимовна. На самом деле жену, скоре всего, просто использовали как козырную карту в борьбе с первым советским президентом. А позже – для оправдания случившегося. Горбачев всегда прислушивался к интуиции супруги, и в знак примирения иногда тихонько поглаживал ее руку. Это заметили, к примеру, телекамеры в Бонне, на приеме у канцлера Коля. Нет, не жест на публику – инстинктивное желание человека, ищущего поддержки, отклика, понимания.
Горбачев был более консервативен, нежели супруга. Когда в 1996 году Михаил Сергеевич, не в силах успокоиться и принять свое поражение, собрался баллотироваться в президенты, она делала все возможное, чтобы его отговорить. И была права. Но раз муж решил иначе – жена делала все, чтобы ему помочь. Во время последней в их истории предвыборной кампании, политтехнологи придумали ролик под техно-музыку с крылатыми горбачевскими фразами типа "жизнь удалась", "новое мышление" и так далее. Горбачев прочел эту "абракадабру" и сразу же отказался. Раиса прислушалась, поняла, что это прекрасный путь к головам молодежи, уговорила мужа и даже записала все, что он начитал на диктофон – получился очень интересный ролик, если вы его помните.
Раиса легко ориентировалась в сложных ситуациях и никогда не создавала вокруг себя неловкости, более того, часто из таких ситуаций выводила мужа и его команду. Однажды, в кафе на окраине Парижа, куда попросилась во время визита Раиса Максимовна, чтобы хоть немного отдохнуть от репортеров, к ней подошла одна дама и съязвила, мол, муж мой, карикатурист, хорошо зарабатывает на вашем муже – творенья нарасхват. На что Раиса невозмутимо, под всеобщий хохот, парировала: "Очень рада, что моя семья хоть чем то может помочь вашей".
Они везде были вместе, и Раиса все пропускала через свое сердце: Армения (кстати, после поездки в Ленинакан ее раскритиковали в пух и прах – была, дескать, хорошо одета!), Чернобыль (лазила сама на четвертый реактор), путч. Бог видел, скольких, казалось бы, безнадежных детей спасла она, организовывая лечение за границей, выбивая места в клиниках в своей стране, лично умоляя врачей принять. Это роковое совпадение: Раиса Максимовна, создав организацию "Гематологи мира – детям", уникальный лечебный Центр, сама заболела самой тяжелой формой лейкемии...
Ее подкосил путч, вернее, сильная любовь к мужу и семье. Во время ГКЧП она вела блокнот с записками – что и как происходило. Читая его, на самом деле приходишь в ужас. Арест, 73 часа отсутствия информации, автоматчики, экономия продуктов, страх провокаций... Когда по БиБиСи объявили, что в Форос вылетела делегация, дабы удостовериться в истинной болезни Горбачева, она поняла, что "болезнь" может стать реальностью, и нужно срочно прятать Михаила Сергеевича, внучек, дочь с мужем. Три дня и три ночи как-то держалась. Вернее, поддерживала всех. А потом отнялась рука. Врачи были рядом (их тоже держали под арестом), диагноз – инсульт, гипертонический криз. Когда все закончилось, она слегла, дочь Ирина – тоже. Еще два инфаркта...
ГОВОРИЛИ,
что ее убили.
Злые языки, которые, по Чацкому, страшнее пистолета. Но не стоит искать во всем этом состав преступления. Все проще и страшнее: приходит час. Время – категория абстрактная, люди – конкретная. Люди были жестоки и несправедливы к ней и ее отставному мужу. И на этом белом свете Горби и Раиса выживали, только крепко держась за руки. Как дети, боясь потерять опору, вдруг потеряться. Створками раковин прижимались друг к другу их ладони, тая внутри не только многолетнее тепло: это был тайник Раисы и Михаила, единственное место, куда никто посторонний не мог добраться, не вывернуть суть наизнанку. И только можно было предположить, сколько очищенной от примесей, чистой боли хранилось там, сколько каратных, красиво граненых кристаллов радости, сколько просеянных, оставленных на потом, неутоленных страстей и сколько отборных зернышек чувств. Прямые линии и пунктиры, точки и тире, зигзаги и острые углы... Скорее всего, они абсолютно точно повторялись на его широкой и ее изящной ладони, а теория об уникальности отпечатков пальцев пусть тешит криминалистов и удивляет хиромантов. Им же было все равно.
Горбачевы так долго шли "рука в руке", что пальцы cплелись в "морской узел" – никому не под силу было распутать. И лишь одной старухе, которая всегда является невзначай, пришлось изрядно попотеть, чтобы разрубить его. В мюнстерской клинике, с 25 июля по 20 сентября 1999 года она старалась, со всей мочи долбила и рубила своей знаменитой косой. Израненные в кровь, они из последних сил цеплялись. Горби с каждой минутой крепче стискивал тающую ладонь жены, обещая, заклиная, убеждая и моля. Но старуха зло крякнула, последний раз взмахнула – и... тайник обессилено разжался. Так народ узнал "тайну", которую дружно, хором озвучил и разнес по белу свету: "А они ведь, правда, любили друг друга...".
И с тех пор о Раисе практически ничего
НЕ ГОВОРЯТ.
