Убитый дракон и ''последний мертвый''

В самом начале Евромайдана, мои русские друзья показали мне уже лет пять как побывавший в прокате фильм "Новая Земля" Довольно жесткая картина об эксперименте над заключенными-пожизненниками, которых свозят на суровый необитаемый остров и дают шанс жить... жить так они захотят – без надсмотрщиков, тюремщиков и пр. Условия, правда, тяжелые на острове, количество продуктов питания ограничено, климат суровый... но не смертельные – достаточно ресурсов, чтобы выжить, нужно только приложить немало усилий. Тем более, что жить-то можно СВОБОДНО! Но этот недостаток зеки быстренько устранили, рассортировались на тюремщиков и собственно заключенных и самостоятельно создали не просто тюрьму, а совершенно самодостаточную зону.

Гениальная игра "последний мертвый" решила проблему добывания пищи в принципе. Суть проста – после такой естественной и привычной прогулки в загоне по кругу, того из заключенных, который забегал в стойло последним, убивали и съедали. Формально контролировала это горстка надзирателей с оружием, а на самом деле, конечно – все участники игры были гарантами выполнения правил.

Среди злодеев и изуверов, естественно, нашелся и положительный герой, без этого фильма не было бы... и когда он победил "плохих" зеков, то первое, что сделал – велел закопать убитых в схватке – запретил есть еще не съеденные трупы... Чем вызвал немалое удивление и даже разочарование у своих сторонников (хороших, понятное дело)... Совершенно нелогичный поступок на безлюдном скалистом острове, где практически нет продовольствия и толпа истощенных и озверевших людей... неоправданный, можно даже сказать – безответственный и преступный, фактически предательство людей, ему доверившихся... Почему было не съесть последних, а потом уже... если так уж нужно... начинать жить по-другому... Почему??

О чем это я? Ах, да... о правах человека... О прививках, а еще о том, что кто-то решил менять систему... а не... надсмотрщиков... Но... убив дракона, трудно избежать искушения самому стать драконом... особенно, когда есть такая явная внешняя угроза...

На эту фразу про дракона я последнее время часто натыкаюсь... Она напомнила мне историю, которую как-то рассказывал Дима Гройсман. Он любил эту историю – я несколько раз слышала рассказ вживую, и вот сохранилась и аудиозапись. Ниже расшифровка с Диминого голоса:

Фото из ЖЖ Дмитрия Гройсмана. Осло. Май 2012

В 93-м году у меня много событий произошло в жизни, это был, наверное, самый насыщенный событиями год в моей жизни: я женился, у меня ребенок родился и куча других вещей была. Незадолго до того как у меня родился ребенок, может быть за неделю, я получаю письмо – я мало получал тогда писем – только из Лондона. А тут я получаю письмо с украинским конвертом и думаю – кто бы это мне написал?... и адрес из города Дрогобыч, Львовская область. У меня там никого не было, я во Львове никогда не был на тот момент, понимаешь? Пишет какой-то мужик, его имя мне ничего тогда не говорило. Он пишет:

- Уважаемый Дмитрий, мне дали Ваши координаты в Международной Амнистии в Лондоне, – а я думал, что у меня с ними только напрямую переписка, – Я такой-то такой-то (я потом скажу – кто). Дело в том, что в Украине таких как Вы сорок человек (а я думал, что, может быть, четыре...) И мы вместе с Международной Амнистией в Лондоне, а я, такой-то такой-то, возглавляю группу Международной Амнистии (т.е. уже группу) у нас в Дрогобыче, и мы хотим провести съезд всех членов Международной Амнистии по всей Украине. Лондон оплатит Вам дорогу такого-то числа два дня в Дрогобыче, приезжайте, если хотите. Вот телефон – перезвоните."

Я так задумался, знаешь, над этим всем. Думаю, так странно, ну как бы все было похоже на правду. Я купил плацкартный билет, чтобы не тратить много денег на купе. Попросил у жены разрешение. И я приехал во Львов. Мне написали, что Вас будет ждать автобус такой-то, на нем была свечка нарисована, и мы поедем. Там уже были люди, какие-то, которые приехали раньше меня. Ну, я сразу познакомился с очень хорошей девочкой, с которой я сел вместе. Она очень мне понравилась, мы приехали туда. И это меня как-то так культурно шокировало – то, что я там увидел. Были очень разные люди. Человек, который мне написал это все – это был Мирослав Маринович. Для меня это был совсем новый тип человека на тот момент. Я его так очень зауважал, я его реально считал крутым чуваком таким. Были очень интересные люди из Львова, там тоже была группа Амнистии. Это были такие хиппари. Были интересные люди из Лондона, которые приехали...

Очень интересные были у меня первые впечатления от людей, которых я там встретил, я говорил, там были хиппари, были какие-то странные люди, там были какие-то узники совести советские. Вот, например, тот же Мирослав Маринович, который в свое время боролся за то, чтобы была свобода религиозных отправлений, потому что его там родители – папа – был священником греко-католической церкви, которая была, де факто поглощена русской православной церковью до 90-х годов прошлого века. И они хотели все-таки выйти оттуда и заниматься по-другому. Его в диссидентство привело это. Потом уже он в Киеве там с украинской Хельсинской спилкой ой... группой по правам человека стусовался.

И потом, когда я начал думать о том, что привело людей в это движение, я очень опечалился. Я понял, что у каждого был свой мотив: кто-то мечтал, он был националист этот кто-то, он хотел, чтобы Украина была независимым государством. Он понял, что для того, чтобы привлечь людей на свою сторону, ему нужно говорить, что только в независимом государстве Украина будут соблюдаться права человека. Потому что это такая конфетка, которая нравилась всем. А почему она нравилась в Советском Союзе, я тебе отвечу. Если бы он это сказал при Сталине – его бы расстреляли, но при Брежневе это уже так не работало.

Потому что в 73-м году или в 75-м, но по-моему в третьем, СССР в силу разных причин, не важно каких, но в силу разных, был вынужден ратифицировать Хельсинский Пакт о безопасности и сотрудничестве, в котором был огромный раздел о правах человека. Т.е. он с одной стороны был посвящен мирным там вопросам, неприкосновенности границ, что тоже СССР очень волновало в части Варшавского блока, который был слабенький. А ему сказали: "Ребята, ну это же переговоры, а нас интересует вот это". СССР это подписал и должен был более менее это выполнять, т.е. хотя бы не круто нарушать. Т.е. уже там массовые репрессии были невозможны после этого.

Но это одновременно разблокировало запрет на риторику, основанную на правах человека. Больше за права человека посадить в тюрьму не могли. Могли объявить сумасшедшим, могли подкинуть наркоту, обвинить в изнасиловании, там как Черновола. Но, сказать, что мы тебя садим именно за то, что ты борешься за права человека – все, это невозможно. Грубо говоря, если ты читала Оруэлла 1984?... а стоит очень..., то больше нельзя было официально сажать за так называемые мыслепреступления (если цитировать его выражения) – это уже больше было невозможно.

И соответственно у людей появилось немножечко вербальной свободы. И тут же наша власть начала говорить: "В Америке нарушаются права человека" – там негров линчуют, там капиталисты нарушают права человека. Это создало позитивный образ этого слова. Раз мы боремся за права человека (негров) в Америке, теоретически права человека – это не так ужасно. Это же хорошее, мы за плохое бороться не будем. И тут эти наши диссиденты, у которых у каждого был свой "диссендатизм", если можно так сказать, понимаешь, кто-то начал говорить: "Евреев не пускают в Израиль – нарушаются права человека"; кто-то начал говорить: "Украинцы не говорят по-украински – нарушаются права человека". Кто-то начал говорить: "Компартия – единственно допустимая партия – нарушаются права человека". И это работало.

Когда эти люди уже оказались не в лагерях, а на свободе, я начал их встречать. Я познакомился с Черноволом, познакомился с Лукьяненко – ну они все были друзья Мирослава – ну с Мирославом самим и я вдруг понял, что я очень отличаюсь от них. Не буду называть конкретные фамилии этих людей в контексте того, что я сказал. Но, например: один из них говорил... просидев в камере смертников, будучи приговоренным к смертной казни в свое время..., он говорил: "Мы боролись за права человека, но коммунисты, все коммунисты, которые были в компартии на должности, за которые платили – освобожденные должности – они должны быть посажены в тюрьму на пять лет. Просто с профилактической целью, чтобы общество очистилось от этой скверны коммунизма и т.д.". Второй говорил: "Мы боролись за независимую Украину, потому что в советском союзе нарушались права человека, но те, которые сейчас продолжают в нашем независимом государстве говорить на русском языке – языке оккупантов, они должны быть наказаны."... Они хотели достичь своих целей, используя права человека как инструмент. А я пришел в правозащитную деятельность, как человек, который верил, что это и есть та ценность, ради которой более менее хороши любые другие инструменты. В общем-то это и раскалывает сегодня украинское правозащитное движение до сих пор.

В том же 93-м году на том же первом съезде амнистии, на который я приехал... – это, кстати, было тоже поразительным моментом, который точно многое определил в моей жизни... то, что я просто побывал на съезде, познакомился с хорошей девочкой – это как бы не так много определило, а определило два события, которые там произошли на второй день.Первое было такое. Из всех вещей, которые Международная Амнистия... я говорил, что члены международной амнистии не участвуют по индивидуальным делам в своей стране, и даже не участвуют в международных программах по своей стране, в компаниях. Вот есть компания за отмену, я не знаю, там смертной казни, но это плохой пример. Например – за хорошее отношение к беженцам в Украине. То украинские члены амнистии не участвуют в этой компании – только иностранные. Но. Были две вещи, которые нам разрешалось делать в своей стране. Одна – которую делают все в своей стране. А вторая – которую делают только определенные страны, в Украине разрешили. Все занимаются просвещением в области прав человека: рассказывают, знакомят с документами международными. Это делают все. А в некоторых странах членам в своей стране разрешают работать по улучшению ситуации по какому-то конкретному направлению. И такое направление было в Украине на тот момент. Это смертная казнь, которая очень активно применялась. Я был противником смертной казни благодаря Толкиену, своему знакомству с его книгами. Я для себя пришел там к определенным выводам, что это плохо. Но не так чтобы прям жопу рвать за это. Но я был против, искренне. И вот мы начали, это было первое собрание, выбрали руководителя, первым был Мирослав Маринович. Потом начали выбирать тех, кто хочет быть какими-то там членами национального комитета, их там тоже повыбирали. Я был никто – кто бы меня выбирал. И вот мы дошли до того, что нам нужно будет скоро регистрироваться, мы же не были зарегистрированы, это были инициативные сборы. И что должен быть кто-то, кто выступает за отмену смертной казни, за борьбу со смертной казнью в Украине. И вот начали вставать люди, которых только что выбрали уже в руководство, они уже были избраны. И они начали обращаться к ребятам из Лондона – к нашим кураторам, которые приехали и говорить, что слушайте, мы считаем, что это преждевременно не только потому, что этих всех убийц... Они начали говорить:

- "Мы считаем, что это преждевременно, увольте нас от этого, мы не хотим этим заниматься. Да, мы будем говорить, что смертная казнь – плохо, но бороться за ее отмену мы не будем."

- А почему же?, – их спросили.

Они ответили:

- "По двум причинам, но самая главная состоит в том, что у нас такая тяжелая ситуация с преступностью, что, наверное, это еще на переходной период нужно", – говорили они, – "Но есть более важная причина, даже если это и нельзя, то если мы, вновь зарегистрированная организация, будем об этом говорить, то люди к нам не пойдут, мы потеряем пиар-очки в глазах общества, нахер мы кому нужны – по своей стране не работаем, своих узников не защищаем, политикой не занимаемся..."

И тут стало понятно и тут стало очень четко понятно, что у большинства людей, сидящих в этом зале, права человека – это просто инструмент для своих личных разнообразных целей.

Но люди из Лондона – они не фраера, они это очень четко сказали:

- Ребята, нет: в Амнистии нельзя принимать что-то и не принимать чего-то другого. Или вы принимаете все наши ценности, или Вы ищете себе другую организацию, нам печально,но под вас мы подстраиваться не будем, тут четко.

И тогда оказалось,терять они не хотели (на то тоже были причины уже тогда) и они замолчали.

Но тут стал вопрос – кто же пойдет руководить отменой смертной казни. А таких в зале не нашлось. Тупо не нашлось. А я одним ухом я пытался слушать – что там происходит на сцене, поскольку меня никогда не интересовали эти выборы, вся эта бюрократия, я уже ждал, когда будет ужин. И тут оказывается, что раз говорят, короче говоря:

- "Кто будет заниматься отменой смертной казни?", второй раз говорят:

- "Кто будет заниматься отменой смертной казни?"... Тишина в зале...

И я поднял руку. Все так на меня посмотрели, большинство даже не успело запомнить – как меня зовут. Хотя я там раз что-то выступил, сказал о себе. Я вышел. И начал говорить по-украински. И конченых рагулей, как потом оказалось со Львова, из Доргобыча, которые там были... конченые-преконченые, это я потом только понял, их короче говоря, ну как сказать, их "привернув" до мене этот факт. Все говорили – еврей, из Винницы, говорит на украинском языке, (то что я тут постоянно на нем тогда разговаривал, это сейчас я меньше говорю то это никого не волновало). Но они так часто бывали в Виннице, как я у них, наверное на западной Украине – ни разу. Значит и знали о нас такие же мифы, как мы знали о них.

Короче – за меня проголосовали. И так я стал функционером Международной Амнистии. Вот так. Вот реально я это помню в мельчайших деталях. В тот же вечер произошло другое событие, что привело меня уже к осознанному "правочеловекию". Это был последний вечер. На утро нужно было разъезжаться. И Львовская группа международной амнистии..., а Мирослав Маринович был ее главой, и всей Международной Амнистии был главой, а я уже как один из апостолов сидел там с ним за столом, что считалось, блядь, пиздец, какая вообще честь... я тогда так думал. Его очень многие очень любят. Я к нему тоже неплохо отношусь, но просто я о нем много знаю...Значит, мы сидели за одним столом, стол был поставлен чисто... это уже не был круглый стол, это уже был президиум... хы... и уже – публика... я уже сидел в президиуме... я очень не хотел... Короче говоря, мы сидели, я молчал, Маринович рассказывал про толерантность, прочую хуйню, свой тюремный опыт... потом он пел, он неплохо поет, кстати. Люди из группы Международной Амнистии Дрогобыча смотрели на него как реально смотрят на бога... Он мне тоже был очень приятен.

И вдруг произошла следующая история. У нас были гости из Беларусии. Тогда еще Лукашенко не было. Такие чуть-чуть хипари, но такие идейные... амнистеры, типа меня, только я не был хипарь. И один из них такой с дредами встал и сказал... когда кто-то провозгласил тост (а уже там выпивали) и кто-то провозгласил тост типа "за узников совести, за которых мы боремся"... и все там – да да да и выпили. А потом встал этот мальчик из Беларуси и сказал: "Вот Вы такой хороший тост произнесли... мы выпили за него, мы его поддерживаем Мы хотим сказать одну вещь, мы хотим сейчас напомнить всем вам", – а они же из Беларуси, – "об узниках совести, которые есть в Украине", – все так переглянулись, вроде в Украине тогда такого не было – это сейчас они есть...

- Узники совести... в Украине?

- Да... а именно – про "Белое братство"...

Помнишь, были такие Мария Деви Христос и ее какой-то чувачок, который при ней был? Их тогда как раз посадили. И он говорит в Дрогобыче... В ДРОГОБЫЧЕ! В 93-м году! Что их преследуют по религиозным мотивам. Да, их религия странная, да, они странные люди... Да, люди отдавали там свои деньги и все такое... но это религия, такая же как любая другая... Сука... их чуть только не убили... Чуть только физически не уничтожили... ну этих, которые это сказали... Реально чувака одного держали, какого-то завуча школы... да-да-да... чтобы он его только не порешил. Меня это очень шокировало, знаешь... Просто я никогда не мог поверить,что такое может быть. Чисто как у Шварца – убить дракона и стать драконом после этого. Это все происходило на моих глазах.

Дмитрий Гройсман. Ноябрь 2012 г.

ЗЫ: рассказ Дмитрия Гройсмана о формировании его системы ценостей здесь – и аудио и расшифровка.

UP: Вот по поводу дракона... свеженькое...